К пониманию своей принадлежности к определенному полу, связанному с его половыми органами, ребенок добавляет и этот более ранний опыт, когда подсказки со стороны собственного тела были усилены взаимоотношениями с другими людьми. Если родители проводили различие, причем не задумываясь, между детьми разных полов, то мальчик может гордиться принадлежностью к мужскому полу, считать свое сложение впечатляющим, достойным демонстрации окружающим и того, чтобы им похвастать. Девочка будет значительно менее уверена, что ее сложение — повод для гордости. Ее гениталии, вне всякого сомнения, гораздо менее заметны и впечатляющи, чем у брата. Даже если она осознает, что принадлежит тому же женскому полу, что и мать, у нее все же нет грудей, да и живота совсем не видно, как бы она ни старалась его выставлять, отчего в него только со смехом тыкают пальцем и подшучивают: «Неужто ты уже беременна?» Если маль-чик вполне уверяется, что он мужского рода, если думает лишь о своем обладании пенисом и не задумывается о проблемах отцовства, пока неподвластных его пониманию, девочке приходится принимать на веру обещания, что она станет матерью в будущем. Понятие материнства гораздо легче осознать, чем понятие отцовства, но анатомические мужские особенности предоставляют своим обладателям более непосредственное и скорое вознаграждение, чем женские. Причем чем точнее с биологической точки зрения осуществились ранние стадии становления половой идентификации, чем больше дала мать мальчику почувствовать его принадлежность к мужскому полу, а девочке — к женскому, тем в больше этот период принесет ободрения мальчикам и неуверенности девочкам.

Но каким бы ни был — приносящим удовлетворение или нет — переход от связи с телом матери к своему собственному, в межличностном плане или предметно-личностном, он весьма важен. Если в ситуации вскармливания уход и забота о ребенке, контакт с матерью воспринимаются не как самые важные, а отношения между взрослым и ребенком строятся вокруг процесса поглощения пищи и удаления отходов жизнедеятельности, то у ребенка может сформироваться представление, что в мире, где отношения с другими людьми рассматриваются преимущественно как взаимообмен, где «производство» детей сопоставимо с изготовлением других вещей, — вещи важнее людей, а роды выступают в таком случае своего рода вычленением, отчуждением, овеществлением ребенка. В образах нашего индустриального общества человеческое тело превращается в фабрику, производящую новые человеческие существа, что замещает уподобление фабрики несовершенной модели человеческого тела. Продукты жизнедеятельности человеческого тела теряют свою соотнесенность с личностью, а по мере уменьшения соотнесенности с собственным телом усиливается ориентация индивидуума на внешний мир. Этим обусловлена структура характера манус, а также достаточно распространенного в современном обществе типа характера, хотя его появлением у племени Адмиралтейских островов, находящемся на уровне развития каменного века, где люди верят в духов и живут в домах на сваях, доказывает, что, несмотря на связь с машинной цивилизацией, динамика возникновения данного типа характера глубинно связана с восприятием людьми их собственного тела. Подобное овеществление, отделение личности от окружающего мира ярко проступает в том, как манус относятся к выкидышам и абортам, когда каждый из зародышей получает имя и к ним относятся как к полностью сформировавшимся личностям. Через несколько лет и сама мать уже не будет делать никаких различий между выкидышем, произошедшим на третьем месяце, мертворожденным ребенком и младенцем, умершим спустя несколько дней после рождения. Все они перешли во внешний, окружающий мир, во имя их произошел обмен собственностью, и для матери они равноценны.

Желудочно-кишечный тракт — это система организма, с помощью которой тело входит в определенные отношения с объектами, а не с людьми: пища поглощается, питательные вещества всасываются, а ненужные, отработанные удаляются из организма. С другой стороны, первый опыт питания у ребенка связан прежде всего с его отношениями с другим человеком — матерью, как бы туманно ни отличал младенец себя от материнской груди (многие исследователи периода младенчества считают, что это отличие весьма невелико). Дальнейшее различие будет связано с тем, кормит ли мать, ухаживающая за ним, младенца грудью, или нет — отношения с предметами и людьми у ребенка будут складываться различным образом. Усилить эти различия могут также обстоятельства и обычаи, связанные с прорезыванием зубов. У ятмулов, как уже отмечалось, ребенок покусывает деснами бусы из крупных белых раковин, висящие у матери на шее. Когда боль в деснах побуждает ребенка куснуть материнскую грудь, мать не полностью лишает свои отношения с ребенком личного оттенка, она только переключает доставляющий ей боль ротик ребенка на свое ожерелье. Но на Бали ребенок покусывает серебряную коробочку, висящую у него на шее, где прежде по традиции хранился кусочек его собственной высушенной пуповины. И когда он хочет что-то куснуть, то он учится тому (если вообще воспринимает данный акт как акт личное действие), что это действие направлено на некое продолжение самого себя, а не на других людей. А после гиперстимуляции, когда мать своими пощипываниями и щекоткой растормошила его, тот же ребенок часто предпочитает сосать палец на ноге, даже если может обратиться к материнской груди.

Двойственная роль выделительного тракта служит также фоном для усиления или ослабления половых различий. Если ко всем выделениям относятся одинаково скрытно, когда считается постыдным вид любых органов выделения и мочеиспускание, окруженное такими же табу, как и дефекация, должно производиться сугубо наедине, половые различия, проявляющиеся при половом акте, могут сглаживаться, а связанные с вынашиванием детей могут преувеличиваться. Таким образом, усиливается вероятность сопоставления детей и фекалий. Там же, где существует более вольное отношение к мочеиспусканию, разница в строении мужских и женских органов проявляется заметнее. Хотя в подобных обстоятельствах женщины обычно мочатся стоя, поэтому нередко встречающаяся у ма-леньких девочек на Западе зависть к мальчикам отсутствует, сами мальчики выставляют напоказ свое умение попадать при этом в цель перед девочками, если культура это допускает, или друг перед другом. Без сомнения, это также один из ключевых моментов развития, когда у мальчика может либо развиться незамысловатая гордость обладания пенисом, либо его чувства в этом отношении могут быть глубоко травмированы, а у девочек может возникнуть некоторая досада, а у некоторых даже отчаяние — тут им никак не удастся потягаться с мальчиками.

В любых обсуждениях о том, как влияет модель отношения к выделению на отношение к сексу, необходимо, еще в большей степени, нежели при сопоставлении с моделью грудного вскармливания, проявлять внимание к допустимым для данной культуры вариантам. Весь процесс поглощения пищи, переваривания и выделения достаточно сложен, и его интерпретация может осуществляться самыми различными способами. Различие физического строения между девочками и мальчиками может быть сильно затушевано в соответствии с культурной традицией, не существует никакого единства в определении вклада данной стадии детского развития в становление половой идентификации, хотя с большой долей уверенности можно сказать, что этот вклад существует почти всегда, и немалый.

Интерес ребенка к поглощению, удерживанию внутри и выделению почти всегда усиливается при переходе с грудного вскармливания на другие виды пищи и острой необходимости поддержания гигиены (во всех известных человеческих обществах существуют правила поддержания гигиены). В этот период представление о качествах, присущих мужчинам и женщинам, и ощущение собственной причастности к тому или иному полу получает новый толчок к развитию. Понимание, что пища не просто принимается внутрь, но после поглощения может изменяться, и что продукты переработки могут выделяться наружу, может оказать весьма значительное влияние на представление детей о зачатии, внутриутробном развитии и родах. Если при этом детям дозволяется испытывать некоторую ответственность их организма за продукт выделения и интерес к процессу, сохраняется и естественное отношение к родам. Но если в результате общего ханжества не допускается никаких упоминаний о продуктах переваривания пищи, это может настолько усилить акцент на разложении пищи и превращении ее в нечто неприемлемое, что вытеснит все другие аспекты, оставив лишь разрушительный смысл поглощения и восприятия, а вместе с тем наделит все органы восприятия — вульву так же, как и рот, — в глазах как мужчин, так и женщин разрушительными, опасными свойствами. Либо на уровне культуры общества может утвердиться отрицание важности преобразования вообще, или того, что человеческий организм получает что-либо из пищи. Так, среди тробрианцев, известных своим отрицанием отцовской биологической роли в продолжении рода, отрицаются также полезные свойства пищи — считается, что она просто попадает в тело, а потом выходит наружу в менее приятном виде. Еще одна крайность в ассоциировании приема пищи с соитием наблюдается в фантазиях американских девушек-подростков, отказывающихся от еды из-за глубоко засевшего в подсознании страха, что они могут забеременеть, если станут есть1.

Период, когда маленькие дети учатся управлять своим процессом выделения, представляет еще одну биологическую основу для их половой идентификации. Существует определенная связь между видами поведения, связанными с анусом, и теми, которые связаны со ртом ребенка. Хотя извержение пищи изо рта происходит в случае болезни, каких-либо неожиданностей или неприятных переживаний, тем не менее рот способен ее извергать. Перемена направления движения пищи в пищеводе и глотке, заканчивающаяся рвотой, характеризуется теми же спазматическими сокращениями, как и неожиданная дефекация, и неприемлемость извержения пищи может быть перенесена на отношение к дефекации. Если ребенок в младенчестве уже усвоил определенное отношение к поглощению пищи, научился защищать свой рот о г посягательств других людей или от попадания туда посторонних предметов либо приобрел привычку удерживать пищу подолгу во рту, не глотая, все эти привычки могут перейти на его отношение к выделению. Культуры, характеризующиеся озабоченностью в этой области, где выделение считается постыдным, имеют тенденцию не признавать единства желудочно-кишечного тракта, открытого с обеих сторон, где пища должна продвигаться в одном направлении, но способна двигаться в обоих.

Наступает момент отлучения от груди, всегда до определенной степени эмоционально напряженный, вне зависимости от того, идет ли речь о периоде, когда ребенок уже научился ходить, говорить и самостоятельно заботиться о себе, или же о том времени, когда он еще не ходит и в основном занят «мыслями» о питании. Девочка выходит из тесной взаимосвязи между матерью и ребенком, но ей предстоит в свое время вновь ее испытать. Мальчик прерывает ее навсегда, переживая вновь лишь до определенной степени во время полового акта, символизирующего возвращение в утробу. Среди всевозможных видов отношений между полами для женщин, вероятно, наиболее благодатно то, которое устанавливается между матерью, кормящей грудью сына, причем, если это так, матери пе-редают это ощущение сыновьям. «Еще месяц покормлю», — желая продолжить эти драгоценные отношения, отвечает мать на замечания окружающих: «Он уже достаточно большой, пора бы его отнимать от груди». А мальчик, в свою очередь, усвоит, что женщины больше всего ценят именно такие отношения, а когда вырастет, то не станет заставлять жену спать с собой, позволяя ей уделить больше времени кормлению сына, и цикл воспроизведется. Но для дочери предназначается более резкий отказ: «Ты должна привыкать к другой роли. Должна перестать быть младенцем, которого вскармливает мать, а начать готовиться самой стать женщиной, которая будет кормить своих малышей». У арапешей маленькие девочки разделяют чрезвычайно высокую материнскую оценку грудного вскармливания и так же, как и мальчики, очень неохотно отказываются от груди. У манус матери к этому времени успевают передать дочерям свое отсутствие энтузиазма при исполнении материнских обязанностей, и девочка относится к материнской груди слегка насмешливо. Но вне зависимости от нюансов, для мальчика отлучение от груди означает конец существовавших к этому времени отношений, а для девочек — конец фазы одних комп-лементарных отношений и начало подготовки к следующей.

Следующая стадия становления у ребенка его сексуальной идентификации связана с переменой роли грудного вскармливания, когда, по мере роста ребенка, осуществляется переход от пассивного восприятия к активному поиску материнской груди. Мать либо допускает к ней, либо нет, что заметно изменяет ситуацию научения. Активный поиск груди младенцем- мальчиком может быть расценен матерью как проявление мужской настойчивости и поощрен, либо, если для нее по-прежнему важнее перемена ролей, она может посчитать это проявлением жадности и ненасытности, опустошающих ее, не дающих подкрепления ее женским качествам. К младенцу-девочке могут относиться сходным образом, считая чрезмерную активность неподобающей для будущей женщины, либо не придавая ей особого внимания как разновидности обычной восприимчивости. Таким образом, этот период, когда ребенок от пассивного приятия переходит к активному поиску груди, чреват возникновением возможного рассогласования в базовых отношениях между развивающейся активностью рта ребенка и предлагаемой матерью грудью. Поэтому неудивительно, что именно в этот период закладываются осложнения во взаимоотношениях между матерью и ребенком, а также в отношениях ребенка к другим людям, что делает особенно важным и плодотворным исследование ситуации вскармливания со второй по-ловины первого года жизни до периода отнятия от груди.

Вне зависимости оттого, насколько счастливой или несчастливой считается принадлежность к женскому полу, нра-вится ли женщинам быть женщинами или в глубине своей психики они сопротивляются этой данности, — они учат своих маленьких дочерей тому, что те принадлежат к одному с ними полу, а сыновей — осознанию противоположной принадлежности. Эта фундаментальная закономерность связана, конечно, с лактацией и проецированием в социальных паттернах того, что, поскольку женщины кормят младенцев грудью, именно они должны заботиться о них. Если бы кормление грудью было совершенно исключено — как в нашем техницированном обществе, например, а братья и отцы в равной мере с матерями заботились бы о младенцах — эта биологическая закономерность могла бы исчезнуть. Вместо обучения девочек осознанию того, кем они являются, а мальчиков — того, кем они должны стать, акцент переместился бы на такие аспекты, как относительная сила и размеры представителей разных полов; характер мотиваций растущих детей изменился бы, а вместе с ним, возможно, и вся психология полов. На самом деле в настоящее время социально-психологические последствия факта лактации представлены универсально, поскольку во всех обществах считается, что забота о детях — это в большей степени женское, чем мужское дело. У нас нет, таким образом, возможности определить, основано ли стремление мужчин к утверждению качеств своего пола путем дифференциации от женщин по критерию достижений или еще на чем-либо, кроме этой, самой ранней базы. Культуры, подобные арапеш, демонстрируют, с какой легкостью там, где родители не акцентируют в воспитании жесткого различия между полами, а мужчины принимают роль кормильца, это мужское стремление может быть приглушено. Но это приглушение в целом, кажется, сопряжено со слишком большой ценой, которую приходится платить обществу; это побуждает исследователя задаться вопросом о наличии, возможно, нескольких филогенетических корней мужского самоутверждения. Но, как бы то ни было, отношения мать — ребенок в настоящее время представляют почти идеальный контекст, в рамках которого девочка учится быть самой собой, а мальчик — необходимости действовать.

Первая из них заключается в том, что и мальчиков и девочек вскармливает грудью мать, т.е. девочка получает приглушенную картину комплементарного поведения с существом того же пола, а мальчик вступает с самого начала в комплементарные отношения с существом противоположного пола. Вне зависимости от способности трехмесячного ребенка распознать разницу между полами, его мать, вне всякого сомнения, их прекрасно осознает, что сквозит во всем ее поведении: улыбке, обнимающей младенца руке, всей позе, хотя и по-иному в различных обществах и при различном темпераменте женщин. Девочка-малютка — миниатюрная копия ее самой. «Я тоже когда-то ощущала себя так же, как и она теперь» — передает она всем своим существом дочери. Для девочки такое отношение помогает просто и без напряжения достичь идентификации со своим полом, — для нее это что-то существующее, не требующее особых размышлений и принимаемое естественно. Но о мальчике мать будет думать: «Для него все по-другому». Приятие для сына играет совсем иную роль, нежели для дочери. При трансформации в термины взрослой жизни это пере-становка женской и мужской ролей: «Я ввожу, а он принимает. Но прежде, чем стать мужчиной, ему придется научиться не только пассивно воспринимать». Таким образом, первые ощущения у девочки близки ее природе. Поведение матери и дочери соответствует одной и той же модели, представление матери о том, что сердца их бьются в унисон, придает развитию ребенка непосредственный стимул. Маленькая девочка усваивает истину: «Я есть, я существую». Однако маленький мальчик узнает, что он должен начать отделять, отличать себя от самого близкого ему человека; причем если он этого не сделает, то никогда не осуществится, не станет человеком сам, поэтому читает он в улыбке матери, ее легком кокетстве или, возможно, агрессивном напряжении рук либо преувеличенной пассивности, когда она, уступая, предлагает ему грудь он должен понять, кто он такой, что он мужчина, а не женщина. Так на самом пороге жизни мальчику предлагается приложить допол-нительные усилия в попытке самоопределения, а девочке пассивное приятие того, кем она является.