Эти контрасты настолько разительны, что с первого взгляда видно, что если бы культура строилась на основе ритмических особенностей, предпочтений и способностей одного пола, то представители другого пола испытывали бы от этого сильнейшее неудобство. Во всех культурах, в которых мужчины и женщины вместе занимаются «мирскими делами», должен существовать компромисс между жизненными ритмами мужчин и жизненными ритмами женщин. Но способ нахождения этого компромисса в разных культурах различается, и выгоды, которое получают люди при этом, так же отличны среди разных народов.

Сравните монотонную, повторяющуюся работу, с одной стороны, и работу рывками с последующим отдыхом — с другой. Мы можем видеть отчетливую связь между способностью мобилизоваться и выплеснуть энергию и тем, что мы знаем о гормональном устройстве мужчин. Очевидно, что такую способность можно сформировать и у женщины путем физиологических воздействий, но ценой этому будет ее маскулинизация на Уровне вторичных половых признаков. Остальные допущения, — касающиеся того, что раз мужчины более способны работать интенсивными рывками, то монотонный труд более утомителен для них, чем для женщин, приспособленных природой к повторениям, отчего они могут выдерживать монотонную работу без возникновения психического утомления, — пока еще не находят экспериментального подтверждения.

Обратив внимание на физиологические ритмы, мы замечаем, что жизнь женщины с четко определенными жизненными этапами, разделенными такими вехами, как менархе, дефлорация, беременность, рождение ребенка, грудное вскармливание и менопауза, очень отличается от жизни мужчины, в которой детство постепенно и практически незаметно переходит в юность, а затем в зрелость, и первая ночная поллюция или первый половой акт не оставляют на теле мужчины никакой отметины и не имеют никакого смысла, кроме того, какой сам человек решит им приписать. Мы можем рассмотреть также те сложнейшие системы, через которые понятие времени нашло свое выражение в культуре, — замысловатые периодические структуры в математике и музыке — в областях, где женщины практически не оставили своего следа. Мы можем взглянуть и на месячный цикл, сквозь который проходят практически все женщины, цикл возрастания и уменьшения напряженности и восприимчивости по мере того, как тело неустанно готовится к зачатию, которое может случиться, но не происходит. Мы можем сравнить эти циклы также с приступами энергичности и уныния у мужчин, у которых вроде бы нет календарного ритма, если только не привязывать настроение мужчины к месячному циклу его жены. И наконец, у нас есть заявление исследователей-эндокринологов, изучавших взаимосвязь гормонов и степени утомления, которые предполагают, что у женщин есть способность к длительной монотонной работе, а у мужчин ее нет. Однако мужчины способны быстро мобилизоваться и разом выплеснуть энергию, и после этого они нуждаются в отдыхе и восстановлении своих ресурсов.

Чтобы человеческое сообщество большое или маленькое, сложное или простое, основанное на примитивной охоте и рыболовстве или на сложной сети взаимного обмена продуктами производства, словом, любое человеческое сообщество могло выжить, в нем должна быть модель устройства социальной жизни, которая принимает в расчет различия между полами. При более широком взгляде, охватывающем весь обитаемый мир, встает вопрос: какие проблемы необходимо решить для того, чтобы общество могло выжить? Одна из этих проблем — как установить ритмическое чередование активности и отдыха, которое в большинстве обществ выражается в чередовании деятельности-работы, осмысленной и направленной на некие цели, лежащие за пределами самой этой деятельности, и деятельности-игры, служащей подкреплением самой себе?

Вклад каждого из полов становится особенно заметен в том, как связаны физиологические ритмы человека и придуманные способы упорядочения дня и ночи, месяцев, лет, — жизни как континуума, который можно бесконечно разделять на более мелкие отрезки, или жизни как повторяющихся циклов рождения и смерти.

В различных цивилизациях снова и снова возникает проблема определения мужской роли — сажать ли им сады или растить скот, убивать дичь или убивать врагов, строить мосты или размещать банковские акции, — чтобы у мужчины складывалось ощущение, что он достиг чего-то значимого, сопоставимого по значимости усвоенному с детства материнскому удовлетворению от появления детей. Женщинам же достаточно создать на уровне культуры условия, позволяющие им выполнять свое биологическое предназначение, чтобы ощутить полное удовлетворение. Исследовательский дух может быть привит склонным к успокоению после рождения детей женщинам только образованием. Мужчинам для обретения ими сознания сложившейся жизни, выполненного предназначения помимо отцовства необходимы выработанные культурой долговременные и устойчивые формы выражения. В каждой культуре такие формы самоудовлетворения конструктивной деятельностью для мужчин были в той или иной мере выработаны, без искажения или ущемления их мужского достоинства. Однако меньшее количество культур нашло способ поддержать чувство священного неудовлетворения, беспокойства у женщин, которые бы искали иного пути подтверждения, нежели связанный с беременностью и рождением детей.

Во всех известных человеческих обществах признается потребность мужчины в свершениях и подтверждении их достижений. Мужчины могут заниматься приготовлением пищи, ткать, одевать кукол или ловить птиц колибри, но если эти занятия почитаются в данном обществе подходящими для мужчин, то все его члены, как мужчины, так и женщины, будут признавать их очень важными. Когда же те же виды деятельности выполняются женщинами, они считаются менее важными. В очень многих обществах степень уверенности мужчин в своей маскулинности связана их правом или способностью осуществлять некий вид деятельности, к которому женщины не допускаются. Собственно, им необходимо дополнительно подкрепить свое мужское достоинство запретом женщинам прикладывать свои усилия в некоей области или совершать некие действия. Здесь можно усмотреть внутреннюю связь между маскулинностью и гордостью как потребностью престижа, который бы превалировал над доступным любой женщине. Не существует, пожалуй, конкретных свидетельств, что мужчинам необходимо какое-то специфическое превосходство над женщинами, скорее, им необходимо постоянное подкрепление, поощрение их достижений, отчего само понятие достижения во многих культурах определяется как нечто, на что женщины не способны или чего они не делают, а не как непосредственно то, что мужчины делают хорошо.

Для мужчин же градиент повернут в противоположную сторону. Ранний собственный опыт во взаимоотношениях с матерью заставляет мальчика осознать свои отличия от нее, признать, что он не такой, как она, и не похож на существ, которые производят другие человеческие существа понятным и прямым образом, используя свое тело. Вместо этого он должен повернуться лицом к внешнему миру, исследовать его и научиться что-то в нем производить, найти способ выразить себя через тело других людей. Краткий период ясной уверенности, что он находится во всеоружии и полностью экипирован для подвигов понимаемым им как простая копуляция или демонстрация своей силы, сводится на нет пониманием, что на самом деле он еще не готов к действиям. Эта навязанная неуверенность, период приложения усилий и стараний никогда не заканчивается. Мальчик вырастает в юношу, может добыть голову или собрать выкуп за невесту, может жениться и жена может родить ребенка, но этот ребенок, вероятно, никогда не даст ему столь полной уверенности и удовлетворения, равного тому, которое получает женщина. Возможно, культуры, подобные ара- пешам, для которых создание будущего ребенка связано с представлением о последовательной и кропотливой работе со стороны обоих родителей, пока ребенок собирается из порций семенной жидкости отца и крови матери, дают отцу ребенка чувство реального свершения. Но версия отцовства по-арапешски — это все-таки миф, который порожден той высокой ценностью, которой наделяют арапеши родительскую роль. На са-мом простом уровне человеческого общества у мужчин не было никакого способа установить связь между половым сношением и отцовством, но по мере укрепления привычки к сопоставлению наблюдений вычленилась зависимость между его ролью как отца ребенка после единичного успешного полового акта. Современная генетика вновь повысила статус отца, который вносит такое же количество генетического материала для формирования организма ребенка, как и мать, однако она еще не повысила нашу способность доказать, что данный мужчина является отцом данного ребенка. Генетика лишь усилила возможность доказательства, что конкретный мужчина не является отцом конкретного ребенка. Можно защитить мужчину в суде и помочь подтвердить или опровергнуть подозрения в неверности жены, но увеличить уверенность в отцовстве пока нельзя . Несмотря на все достижения биологических наук, отцовство базируется по-прежнему на концепции, выведенной путем умозаключения, и даже менее доказуемо, чем было в некоторые предыдущие периоды истории. Подытоживая, можно сказать, что если женщина в тех обществах, где практически все женщины выходят замуж, гарантированно разрешает сомнения, связанные со своей половой идентификацией, возникшие у нее в младенчестве и детстве по мере ее роста и взросления, мужчине требуется постоянно подтверждать свою маскулинность и определять ее для себя заново.

Специфика выражения данной стадии взросления вызывает новую перемену положения мальчиков и девочек местами. Мальчик узнает, что ему предстоит приложить дополнительные усилия для вступления в мир взрослых мужчин, что первый же шаг различения себя и матери, осознания отличия своего тела от ее ставит его на путь долгих лет усилий, которые могут и не увенчаться успехом. В сознании мальчика также остается представление, что родить ребенка способна женщина, сможет его сестренка, когда вырастет, а невозможность совершить подобное для него служит скрытым стимулом достигнуть чего-нибудь в другой сфере. Он начинает долгий процесс развития и обретения навыков, результат которого, если им считать не только обладание женщиной, но и способность быть отцом, в значительной мере неопределен.

Но девочка не сталкивается с подобной проблемой. Табу и правила поведения, предписываемые ей, призваны оберегать ее просыпающуюся женственность от взрослых мужчин. Она учится скрещивать ноги перед собой, подбирать и под себя, когда садится или скромно соединять. Она носит одежду, которая должна еще лучше защитить ее от нападений и от преждевременной дефлорации. Во всех многочисленных правилах поведения и ограничениях, запрещающих выставлять напоказ обнаженные половые органы, скитаться без пристанища, участвовать в набегах на поля и т. п., — делать все то, что брату не запрещается, сквозит предупреждение: «Не спеши. Подожди». Причем все эти правила обрушиваются на девочку как раз тогда, когда брату дозволяется гораздо чаще бывать на людях, ходить обнаженным, не особенно следить за собой — само такое внешнее пренебреже-ние к нему мира взрослых явственно выражает отсутствие опасений: пока он не способен предпринять ничего, что имело бы значение для кого бы то ни было. Поэтому у ятмулов, арапешей, мундугуморов и чамбули мальчик начинает носить набедренную повязку тогда, когда пожелает, а девочку, даже совсем маленькую, одевают в травя ную юбочку, обертывая ее вокруг талии крошечного тельца. А с приближением подросткового периода будут усиливаться знаки внимания: надзор со стороны пожилых женщин-дуэний в тех обществах, где ценится девственность, станет строже, а в тех, где ей не придается особого значения, — усилятся настойчивость и откровенность притязаний со стороны пожилых мужчин. Вслед за первоначальной неуверенностью в своей роли как будущей матери начинает стабильно расти убеждение в осуществимости этого предназначен™, увенчивающееся после замужества (в «примитивном» обществе выходят замуж все женщины) беременностью и рождением ребенка, — столь реальным и ценным опытом, что очень небольшое число жен-щин, слишком слабых здоровьем и воспитанных в обществе, мало ценящем материнство, могут полностью от него отречься. Таким образом, жизнь женщины начинается и завершается с ощущением уверенности: вначале при идентификации с матерью, а затем, когда она сама становится матерью — эта идентификация подтверждается ее способностью дать жизнь новому человеческому существу. Период сомнений и зависти к брату весьма короток, приходится на ранний возраст и сменяется долгими годами уверенности.

Решение Эдиповой ситуации происходит по-разному для мальчиков и девочек. На пике ощущения своей маскулинности мальчику приходится признать, что он еще совсем не готов принять на себя ответственность ни за какую женщину — ни взрослую, ни маленькую девочку. Ему еще предстоит вырасти, многое узнать и многому научиться, прежде чем он сможет вступить в соперничество со взрослыми мужчинами. Это может пугать мальчика, если отец ощущает зреющую маскулинность сына как угрозу либо передает ему собственные страхи перед мужской ролью в этом мире. У мальчика это может вызывать ярость, если противостоящие ему мужчины рисуются ему столь малозначительными, что победить их не должно составить труда, и может лишать всякой храбрости, если взрослый мужчина в данной культуре представляется существом несравненной силы и отваги, свирепым и воинственным, как индеец прерий. Достижение статуса взрослого связывается либо с достижением физической зрелости, либо добычей головы, либо накопления собственности в количестве, достаточном для выкупа жены. Но почти всегда условием получения права рассчитывать на женское внимание для мужчины становится необходимость научиться действовать определенным образом, что требует от него подчас немалых усилий. В некоторых обществах не обращают особого внимания на сексуальные игры мальчиков, хвастающихся друг перед другом или играющих в свадьбу с маленькими девочками. Но вне зависимости от того, разрешены такие игры или нет, мальчиков учат, иногда напрямую, иногда исподволь, что придется пройти еще долгий-долгий путь, прежде чем из самоуверенных жадных пятилетних мальчишек они превратятся в мужчин, способных и завоевать внимание женщины, и удержать ее в мире, полном других мужчин.

К пониманию своей принадлежности к определенному полу, связанному с его половыми органами, ребенок добавляет и этот более ранний опыт, когда подсказки со стороны собственного тела были усилены взаимоотношениями с другими людьми. Если родители проводили различие, причем не задумываясь, между детьми разных полов, то мальчик может гордиться принадлежностью к мужскому полу, считать свое сложение впечатляющим, достойным демонстрации окружающим и того, чтобы им похвастать. Девочка будет значительно менее уверена, что ее сложение — повод для гордости. Ее гениталии, вне всякого сомнения, гораздо менее заметны и впечатляющи, чем у брата. Даже если она осознает, что принадлежит тому же женскому полу, что и мать, у нее все же нет грудей, да и живота совсем не видно, как бы она ни старалась его выставлять, отчего в него только со смехом тыкают пальцем и подшучивают: «Неужто ты уже беременна?» Если маль-чик вполне уверяется, что он мужского рода, если думает лишь о своем обладании пенисом и не задумывается о проблемах отцовства, пока неподвластных его пониманию, девочке приходится принимать на веру обещания, что она станет матерью в будущем. Понятие материнства гораздо легче осознать, чем понятие отцовства, но анатомические мужские особенности предоставляют своим обладателям более непосредственное и скорое вознаграждение, чем женские. Причем чем точнее с биологической точки зрения осуществились ранние стадии становления половой идентификации, чем больше дала мать мальчику почувствовать его принадлежность к мужскому полу, а девочке — к женскому, тем в больше этот период принесет ободрения мальчикам и неуверенности девочкам.

Но каким бы ни был — приносящим удовлетворение или нет — переход от связи с телом матери к своему собственному, в межличностном плане или предметно-личностном, он весьма важен. Если в ситуации вскармливания уход и забота о ребенке, контакт с матерью воспринимаются не как самые важные, а отношения между взрослым и ребенком строятся вокруг процесса поглощения пищи и удаления отходов жизнедеятельности, то у ребенка может сформироваться представление, что в мире, где отношения с другими людьми рассматриваются преимущественно как взаимообмен, где «производство» детей сопоставимо с изготовлением других вещей, — вещи важнее людей, а роды выступают в таком случае своего рода вычленением, отчуждением, овеществлением ребенка. В образах нашего индустриального общества человеческое тело превращается в фабрику, производящую новые человеческие существа, что замещает уподобление фабрики несовершенной модели человеческого тела. Продукты жизнедеятельности человеческого тела теряют свою соотнесенность с личностью, а по мере уменьшения соотнесенности с собственным телом усиливается ориентация индивидуума на внешний мир. Этим обусловлена структура характера манус, а также достаточно распространенного в современном обществе типа характера, хотя его появлением у племени Адмиралтейских островов, находящемся на уровне развития каменного века, где люди верят в духов и живут в домах на сваях, доказывает, что, несмотря на связь с машинной цивилизацией, динамика возникновения данного типа характера глубинно связана с восприятием людьми их собственного тела. Подобное овеществление, отделение личности от окружающего мира ярко проступает в том, как манус относятся к выкидышам и абортам, когда каждый из зародышей получает имя и к ним относятся как к полностью сформировавшимся личностям. Через несколько лет и сама мать уже не будет делать никаких различий между выкидышем, произошедшим на третьем месяце, мертворожденным ребенком и младенцем, умершим спустя несколько дней после рождения. Все они перешли во внешний, окружающий мир, во имя их произошел обмен собственностью, и для матери они равноценны.